О воинах-победителях... К 75-летию Великой Победы
2 Марта 2020
«Окопная» правда и тыл — часть 2
… Рано утром в сторону немецких позиций полетели тяжёлые бомбардировщики, и только-только смолкли глухие и далёкие разрывы авиабомб и лай немецких зениток, как к делу приступила наша артиллерия. Командир стрелковой роты лейтенант Фарид Аблеев давно не видел такой артподготовки – снарядов не жалели.
Артиллеристы обрушили этот удар по сильно укреплённой румынской деревне Чопруг, настоящий шквал огня. Из КП в бинокль было отлично видно, что творится в деревне – там буйно вырастали чёрные костры разрывов, в стороны летели кирпичи, бревна гитлеровских укреплений, что-то ёщё, густо накрыли укрепления немцев и румын сполохи разрывов…
И приказ: деревню взять сходу, как можно быстрее. Рота Аблеева поднялась в атаку дружно, стремительным броском пронеслись к окраине деревни, заняли несколько домов, укрепились. А из штаба новый приказ – закрепить успех, установить связь с прорвавшимися глубже бойцами. Это оказалось не так-то просто сделать, опомнившиеся после града огня гитлеровцы усилили плотный огонь по нашим позициям, ещё плохо укрепленным. Два связиста, посланные один за другим в деревню, не вернулись.
— Буду наступать с оставшимися бойцами, а в обстановке разберусь на месте, — принял решение командир роты. Оставил на КП только старшину и связиста, выдернув из кобуры свой ТТ, побежал поднимать своих солдат. Добежать не удалось: ухо уже хлебнувшего передка лейтенанта уловило характерный звук низко летящего снаряда, он всегда особенный, и редкий солдат, услышавший его, оставался в живых. Ноги сами бросили в ближайшую воронку, в уши ударила тугая волна разрыва, что-то со страшной болью ударило по правой руке, в глазах потемнело…
Фарид очнулся от удушливого смрада сгоревшего тола, дым туманом оседал в спасительной воронке. Попытался подняться, но пронзила такая боль, что снова упал на дно ямы. Совершенно не слушалась онемевшая рука, из под правого рукава шинели обильно сочилась кровь. «Достали гады, кажется, сильно зацепило, — мелькнула мысль. – Надо назад, на КП».
Всё больше слабея от потери крови, кое-как, скрипя зубами, всё-таки сумел добраться до своих. Солдаты затащили в блиндаж и сразу поняли, в чём дело. По рации вызвали санитара, перетянули руку жгутом, но полностью остановить кровь не удалось.
Дальнейшие события как-то спутались в памяти, это был скорее какой-то полубред. Помнил усача – здоровяка санитара, который на горбу тащил его в медсанбат. Помнит хирурга полевого госпиталя, склонившегося над ним: «Не отчаивайся, парень, попробуем спасти твою руку, хотя погвоздило её знатно».
Долгие часы и дни пролежал в горячке, память вытаскивала другие эпизоды войны, будто кадр за кадром. Учёба в высшем минометном училище в Алма-Ате, как уже в 1942 со свежими лейтенантскими «кубарями» в петлицах, на левобережье Хопра под Воронежем принял свою первую роту. Потом опять учёба на офицерских курсах «Выстрел».
Память преподносит первый серьёзный бой, когда буквально с марша их бросили в наступление – брать город Шахтинск, что в Донецкой области. Первое боевое крещение, всё будто не с ним было, запомнилось, как рано утром подняли в атаку, как увидели возвышающиеся над городом терриконы, затопленные гитлеровцами шахты, взорванные мосты. Потом другой бой, пробились по краю, по балочке к гитлеровской переправе через реку и корректировали огонь нашей артиллерии. Вспомнились Николаев и Херсон, Одесса, и как под Херсоном впервые получил ранение.
… Фарид очнулся от того, что кто-то тряс его за плечо, это всё тот же хирург.
— Ну, герой, как самочувствие? Кажется, спасли твою руку, килограмм железа из неё вытащил, — не без гордости похвастал военврач. Но учти, три самых крупных осколка так и остались в кости. Ничего, и с ними поживёшь.
Ещё полгода пришлось Фариду Аблееву помотаться по госпиталям, потом комиссовали, вернулся в Павлодар с инвалидностью. На груди скромно поблёскивала медаль «За боевые заслуги». Позже к ней прибавилась «За победу над Германией».
Вскоре после возвращения был назначен заместителем начальника Щербактинского РОВД, тут работал до 1957 года. Трудился заведующим отделом культуры, секретарём и заведующим отделом Щербактинского райисполком. А в 1977 году вместо ухода на пенсию возглавил районную киносеть. Потом, уже в 1979 году, война снова вернулась в его дом. По-хорошему вернулась. На одном из заседаний райпартактива работник облвоенкомата вручил ему две награды – орден Красного Знамени и медаль «За отвагу». 36 лет эти награды искали героя. И нашли…
Он погиб под Ржевом
«Окопная» правда и тыл — часть 2
Слова этой песни военных лет почему-то особенно запали мне в душу с детства, теперь понимаю – не случайно. Если хотите – это зов крови, я, мало что знавший о судьбе своего деда Василия Егоровича Медведева, теперь знаю: погиб и похоронен он именно здесь, недалеко от Ржева, что в Тверской области России. В Нелидовском районе, в деревне Машкино.
Теперь мы знаем об одной из самых кровавых битв Отечественной войны — о ржевско-вяземской операции, длившейся с 5 января 1942 года до 21 марта 1943. В ходе этой операции погибли 606 тысяч советских солдат, в том числе и мой дед сложил там голову. В сорок втором его мобилизовали, в сорок втором он и погиб, оставив дома, на щербактинской земле, жену и четырёх дочерей. Уходил на фронт не безусым юнцом, а сильным, высокого роста и плотного телосложения 36-летним мужиком, на кулаках любого мог приструнить.
… Я никогда не видел своего деда, потому что он погиб тогда, когда даже моей маме всего 13 лет было. Видел только фотографии, которых у бабушки оказалось до обидного мало. Бабушка прожила вдовой всю оставшуюся жизнь, тоже мало что знала о службе деда, так как он больше в письмах про близких, да про дочерей спрашивал. А похоронку ей принесли в мае 1942, она пришла почти одновременно с письмом от друга деда, боевого товарища, который был с ним в последнем бою и выносил раненного в медсанбат.
Нелидовский район Калининской (ныне Тверской) области, как и само Нелидово, находящееся недалеко от Ржева, оказался одним из центров ударов Красной Армии и контрнаступательных операций немецкой группы армий «Центр». Это была настоящая мясорубка – что для наших, что для немцев. Но именно так советское командование не давало отвлечь с центрального фронта ни одного боевого соединения противника под Сталинград. Всё это известно теперь, и остаётся только представить, сколько пришлось пережить деду, и понятно, почему он так быстро погиб. Потери с обеих сторон были страшные, иной раз в день в боях исчезали по одной дивизии у нас и у немцев.
Но что мог знать обо всём этом простой мужик из казахстанской глубинки, полуграмотный, рядовой красноармеец-стрелок 920-го стрелкового полка 22 армии. Он просто выполнял свой долг, выполнял как мог, и выполнил до конца, отдав свою жизнь.
Как это было? Мне об этом рассказывала бабушка, по письму сослуживца, который, кстати, и сам вскоре погиб, полученному тогда, в сорок втором.
Под Нелидовом развернулись упорные бои, райцентр несколько раз переходил из рук в руки. И рота, в которой воевал Василий Медведев, после очередной атаки заняла окраину села. Досталось всем, а дед в рукопашной взял на штык немецкого унтера. После боя пошли проверять уцелевшие дома на окраине села. Остановились у одного большого строения втроём, порешили, что Василий войдёт в хату, а двое остальных обойдут дом и встанут на всякий случай под окнами.
Трудно понять, что произошло внутри дома, скорее всего, на чердаке прятался немец, не успевший убежать со своими. С чердака резанула автоматная очередь, наповал убившая одного из бойцов, затем сухой и хлёсткий выстрел из трёхлинейки и взрыв гранаты. Забежав в хату, третий солдат увидел своего друга Василия Медведева в луже крови, но живого, в углу, под лазом на чердак, валялся убитый немец. Оказалось, он успел бросить гранату в горницу, разрывом и посекло ногу моего деда как сказали позже в госпитале – сквозная рана бедра.
Товарищ сначала в одиночку, а потом с подбежавшими солдатами, потащили Василия в медсанбат, кое-как перетянув ногу брючным ремнём. Видимо что-то было повреждено серьёзно, потому что кровь шла толчками. В медсанбате быстро наложили профессиональный жгут и направили Василия вместе с другими на полуторке в передвижной полевой госпиталь №571 первой линии. Кое-как добрались, хотя сопровождавший санитар всё время качал головой, глядя на белое от кровопотери лицо красноармейца.
Дед поступил в госпиталь, располагавшийся в деревне Машкино, 17 апреля 1942 года. Так говорится в найденных мной документах госпиталя №571, ему сделали операцию, вынули несколько осколков, а вот с перебитой артерией, видимо, что-то недоглядели. Дед боролся за жизнь до 26 апреля, больше недели. И всё-таки умер, как говорится в заключении врача, от вторичного кровотечения. Так что он просто истёк кровью. И было это в госпитале! И это тоже правда войны, окопная правда.
И на фоне великой ржевско-вяземской операции с 606 тысячами погибших – это всего одна смерть. Но это самое дорогое, что смог отдать мой дед – свою жизнь. Он и похоронен там же, в братской могиле у деревни Машкино. По спутниковому снимку рассмотрел это село – всего-то два с половиной десятка строений. Кругом зелень и сотни воронок – наследие войны. И у меня по-прежнему идёт дрожь по спине, когда я слышу знакомые стихи «Он погиб под Ржевом…». Спи спокойно, дед, ты сделал всё, что смог…
Финка на память
«Окопная» правда и тыл — часть 2
Фёдор Савельевич Манько, бывший боевой комбат и бывший редактор Щербактинской районной газеты «Трибуна» рассказывал мне о нескольких эпизодах «своей» войны. Он был по-мужски красив, с благородной сединой, высок ростом. И когда шёл 9 мая на параде со сверкающими боевыми орденами и медалями на груди – им можно было любоваться. А рассказывал мне о войне уже будучи на пенсии, мы сидели у него дома на кухне и под рюмочку вели неспешные беседы. Мне это запомнилось так.
В 1944-м году, во время Корсунь-Шевченковской операции, комбат Манько, будучи уже капитаном, оказался в трудной ситуации. Немцы на их участке бросили в бой большие силы.
…Старая барская усадьба стояла на невысокой, но заметной горушке, а старый парк спускался по обоим ее склонам – и назад, в наши тылы, и вперед, к немцам. По лощине змеился ручей, а за ним лежало село, все-таки занятое вчера немцами. Горушку то и дело трясло от бомбовых взрывов и артобстрелов, половину деревьев в парке обломало как спички, а дом с мезонином оказался вдребезги разбит прямыми попаданиями бомб.
Колокольню, обгрызенную снарядами по первый этаж, использовали как ориентир. И как ни трясли немцы горушку, как ни взрывали эту землю, полк закрепился и держался зубами именно здесь, на этом пятачке, как будто сзади для него земли не было. Очередным хмурым утром, впервые за последнее время, на их участке установилось затишье. Первый день на глазах батальона никого не убивали и не ранили, а о смерти напоминала о себе только отдалённая канонада где-то справа. За полмесяца непрерывных боёв батальон Манько поредел на треть, и самые большие потери — среди молодых.
…Его батальон оказался на танкоопасном направлении. Так говорили штабные, а в жизни — немцы, вырываясь из окружения, атаковали с каким-то остервенелым упорством. Танки сначала отбивали из пушек, потом в ход пошли гранаты. Последние два танка зажгли прямо на глазах у Фёдора. Сначала метнул под гусеницу свою связку гранат пожилой усатый сержант из соседней роты. Его тут же срезали пулемётной очередью из второго танка, этот танк зажгли сразу тремя гранатами из окопов вовремя подбежавшее отделение истребителей танков.
И вот тогда в одну атаку за другой стали ходить густые толпы вояк в ненавистной черной форме. Все знали – эсэсовцы воюют неслабо, в плен почти не сдаются, и сами в плен не берут. Поэтому обе стороны дрались насмерть, подкрепления из резерва полка таяли на глазах. Молодые безусые пацаны, так и не научившись воевать, гибли или уходили в госпиталя, опытные бойцы воевали спокойнее, расчётливей. А опытным было от силы по 20-25 лет.
Ночью было тихо, лишь изредка чертили небо осветительные ракеты. Рано утром, сжимая автоматы и винтовки, все вглядывались в покрытые туманом высотки напротив, оттуда и должны были появиться немцы. Но их не было: и час, и два, и три прошли тихо. Однако, подарив бойцам три первых утренних часа тишины, немцы весь день вознаграждали себя за это.
Почти десять часов подряд, без перерыва, несмотря на потери своей авиации от наших ЯКов, на позиции двух соседних батальонов пикировали немецкие бомбардировщики, сменяя друг друга, и ни разу больше чем на полчаса не прерывая своей смертельной молотьбы. Когда окончился последний налёт и Юнкерсы улетели, позиции батальона Федора оказались так перепаханы упавшим с неба железом, что на них нельзя было найти ни одного куска телефонного провода длиной хотя бы метров пять-семь — так всё посекло осколками!
«И все-таки живы, — подумал Федор, — живы!». А между тем на гребне лощины впереди уже появились тёмные фигурки немцев, пулеметы пока не начали работать, подпуская немцев поближе, к заранее намеченным ориентирам. А цепи противника шли гуще и гуще, они уже близко, идут поспешно, особо, не прячась. Но тут, как будто сама земля вдруг вздыбилась под ногами наступающих, среди беспорядочных взрывов метались фигурки, падали на закопченную землю, снова бежали…«Катюши», — мелькнуло в голове у Федора, когда он услышал характерные завывающие звуки летящих над головой реактивных снарядов. В окопах стало сразу веселее, и после окончания работы «Катюш» остатки батальонов поднялись в атаку.
В мощный рёв солдатских глоток, вплетались и крики «Ура-а-а!» и яростный мат, и, в конце концов, всё это слилось в сплошное «А-а-а-а!». Сотни бойцов бежали на немцев без выстрела, давя на психику метавшихся по полю эсэсовцев яростным, рвущимся изнутри криком. Старлей неожиданно встретился взглядом с долговязым эсэсовским офицером, и больше уже не спускал с него глаз. Тот ответил тем же, их влекла друг к другу какая-то роковая предопределённость.
Их, воспитанных в разных странах, в разных культурах, судьба свела вот здесь, на этом клочке земли, за который каждый из них готов отдать жизнь. Отдать самое дорогое за этот клочок, о котором даже не слыхал ещё вчера. И это высшая философия и высшая несправедливость войны, это отрицание человеческих чувств, элементарного чувства самосохранения и небрежение заповедью «Не убий».
Но никто из них сейчас не думал об этом. Они шли друг к другу твёрдым шагом – немецкий и русский офицеры. Манько сжимал в руке свой проверенный «тэтэшник», у немца в руках плясал парабеллум. Федор даже сам не помнил, когда начал стрелять, лишь увидел, как ткнулся лицом в куст обожжённой травы эсэсовец, как засучил ногами и вытянулся в рост. И вот Федор стоит над ним, сжимая в руке ребристую рукоять пистолета: его недавний смертельный враг — уже где-то далеко отсюда, ему чужды людские страсти, для него всё кончено.
Навсегда. Офицер наклонился и молча отстегнул от пояса эсэсовца финку в ножнах. С тех пор она верно служила своему новому хозяину… Взял и парабеллум, но его, припрятанный в поезде, наши погранички, когда после Победы эшелонами солдаты Победы возвращались домой.
Эту финку, как и осколок, вытащенный врачами из его тела, Фёдор Савельевич хранил как память всю жизнь. Показывал внукам, да колол ей по осени кабанчиков. А перед смертью Фёдора Савельевича, награжденного в войну двумя орденами Отечественной войны, орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу», нашла ещё одна награда – второй орден Красной Звезды, как раз за тот бой…
Продолжение следует…
… Рано утром в сторону немецких позиций полетели тяжёлые бомбардировщики, и только-только смолкли глухие и далёкие разрывы авиабомб и лай немецких зениток, как к делу приступила наша артиллерия. Командир стрелковой роты лейтенант Фарид Аблеев давно не видел такой артподготовки – снарядов не жалели.
Артиллеристы обрушили этот удар по сильно укреплённой румынской деревне Чопруг, настоящий шквал огня. Из КП в бинокль было отлично видно, что творится в деревне – там буйно вырастали чёрные костры разрывов, в стороны летели кирпичи, бревна гитлеровских укреплений, что-то ёщё, густо накрыли укрепления немцев и румын сполохи разрывов…
И приказ: деревню взять сходу, как можно быстрее. Рота Аблеева поднялась в атаку дружно, стремительным броском пронеслись к окраине деревни, заняли несколько домов, укрепились. А из штаба новый приказ – закрепить успех, установить связь с прорвавшимися глубже бойцами. Это оказалось не так-то просто сделать, опомнившиеся после града огня гитлеровцы усилили плотный огонь по нашим позициям, ещё плохо укрепленным. Два связиста, посланные один за другим в деревню, не вернулись.
— Буду наступать с оставшимися бойцами, а в обстановке разберусь на месте, — принял решение командир роты. Оставил на КП только старшину и связиста, выдернув из кобуры свой ТТ, побежал поднимать своих солдат. Добежать не удалось: ухо уже хлебнувшего передка лейтенанта уловило характерный звук низко летящего снаряда, он всегда особенный, и редкий солдат, услышавший его, оставался в живых. Ноги сами бросили в ближайшую воронку, в уши ударила тугая волна разрыва, что-то со страшной болью ударило по правой руке, в глазах потемнело…
Фарид очнулся от удушливого смрада сгоревшего тола, дым туманом оседал в спасительной воронке. Попытался подняться, но пронзила такая боль, что снова упал на дно ямы. Совершенно не слушалась онемевшая рука, из под правого рукава шинели обильно сочилась кровь. «Достали гады, кажется, сильно зацепило, — мелькнула мысль. – Надо назад, на КП».
Всё больше слабея от потери крови, кое-как, скрипя зубами, всё-таки сумел добраться до своих. Солдаты затащили в блиндаж и сразу поняли, в чём дело. По рации вызвали санитара, перетянули руку жгутом, но полностью остановить кровь не удалось.
Дальнейшие события как-то спутались в памяти, это был скорее какой-то полубред. Помнил усача – здоровяка санитара, который на горбу тащил его в медсанбат. Помнит хирурга полевого госпиталя, склонившегося над ним: «Не отчаивайся, парень, попробуем спасти твою руку, хотя погвоздило её знатно».
Долгие часы и дни пролежал в горячке, память вытаскивала другие эпизоды войны, будто кадр за кадром. Учёба в высшем минометном училище в Алма-Ате, как уже в 1942 со свежими лейтенантскими «кубарями» в петлицах, на левобережье Хопра под Воронежем принял свою первую роту. Потом опять учёба на офицерских курсах «Выстрел».
Память преподносит первый серьёзный бой, когда буквально с марша их бросили в наступление – брать город Шахтинск, что в Донецкой области. Первое боевое крещение, всё будто не с ним было, запомнилось, как рано утром подняли в атаку, как увидели возвышающиеся над городом терриконы, затопленные гитлеровцами шахты, взорванные мосты. Потом другой бой, пробились по краю, по балочке к гитлеровской переправе через реку и корректировали огонь нашей артиллерии. Вспомнились Николаев и Херсон, Одесса, и как под Херсоном впервые получил ранение.
… Фарид очнулся от того, что кто-то тряс его за плечо, это всё тот же хирург.
— Ну, герой, как самочувствие? Кажется, спасли твою руку, килограмм железа из неё вытащил, — не без гордости похвастал военврач. Но учти, три самых крупных осколка так и остались в кости. Ничего, и с ними поживёшь.
Ещё полгода пришлось Фариду Аблееву помотаться по госпиталям, потом комиссовали, вернулся в Павлодар с инвалидностью. На груди скромно поблёскивала медаль «За боевые заслуги». Позже к ней прибавилась «За победу над Германией».
Вскоре после возвращения был назначен заместителем начальника Щербактинского РОВД, тут работал до 1957 года. Трудился заведующим отделом культуры, секретарём и заведующим отделом Щербактинского райисполком. А в 1977 году вместо ухода на пенсию возглавил районную киносеть. Потом, уже в 1979 году, война снова вернулась в его дом. По-хорошему вернулась. На одном из заседаний райпартактива работник облвоенкомата вручил ему две награды – орден Красного Знамени и медаль «За отвагу». 36 лет эти награды искали героя. И нашли…
Он погиб под Ржевом
«Окопная» правда и тыл — часть 2
Слова этой песни военных лет почему-то особенно запали мне в душу с детства, теперь понимаю – не случайно. Если хотите – это зов крови, я, мало что знавший о судьбе своего деда Василия Егоровича Медведева, теперь знаю: погиб и похоронен он именно здесь, недалеко от Ржева, что в Тверской области России. В Нелидовском районе, в деревне Машкино.
Теперь мы знаем об одной из самых кровавых битв Отечественной войны — о ржевско-вяземской операции, длившейся с 5 января 1942 года до 21 марта 1943. В ходе этой операции погибли 606 тысяч советских солдат, в том числе и мой дед сложил там голову. В сорок втором его мобилизовали, в сорок втором он и погиб, оставив дома, на щербактинской земле, жену и четырёх дочерей. Уходил на фронт не безусым юнцом, а сильным, высокого роста и плотного телосложения 36-летним мужиком, на кулаках любого мог приструнить.
… Я никогда не видел своего деда, потому что он погиб тогда, когда даже моей маме всего 13 лет было. Видел только фотографии, которых у бабушки оказалось до обидного мало. Бабушка прожила вдовой всю оставшуюся жизнь, тоже мало что знала о службе деда, так как он больше в письмах про близких, да про дочерей спрашивал. А похоронку ей принесли в мае 1942, она пришла почти одновременно с письмом от друга деда, боевого товарища, который был с ним в последнем бою и выносил раненного в медсанбат.
Нелидовский район Калининской (ныне Тверской) области, как и само Нелидово, находящееся недалеко от Ржева, оказался одним из центров ударов Красной Армии и контрнаступательных операций немецкой группы армий «Центр». Это была настоящая мясорубка – что для наших, что для немцев. Но именно так советское командование не давало отвлечь с центрального фронта ни одного боевого соединения противника под Сталинград. Всё это известно теперь, и остаётся только представить, сколько пришлось пережить деду, и понятно, почему он так быстро погиб. Потери с обеих сторон были страшные, иной раз в день в боях исчезали по одной дивизии у нас и у немцев.
Но что мог знать обо всём этом простой мужик из казахстанской глубинки, полуграмотный, рядовой красноармеец-стрелок 920-го стрелкового полка 22 армии. Он просто выполнял свой долг, выполнял как мог, и выполнил до конца, отдав свою жизнь.
Как это было? Мне об этом рассказывала бабушка, по письму сослуживца, который, кстати, и сам вскоре погиб, полученному тогда, в сорок втором.
Под Нелидовом развернулись упорные бои, райцентр несколько раз переходил из рук в руки. И рота, в которой воевал Василий Медведев, после очередной атаки заняла окраину села. Досталось всем, а дед в рукопашной взял на штык немецкого унтера. После боя пошли проверять уцелевшие дома на окраине села. Остановились у одного большого строения втроём, порешили, что Василий войдёт в хату, а двое остальных обойдут дом и встанут на всякий случай под окнами.
Трудно понять, что произошло внутри дома, скорее всего, на чердаке прятался немец, не успевший убежать со своими. С чердака резанула автоматная очередь, наповал убившая одного из бойцов, затем сухой и хлёсткий выстрел из трёхлинейки и взрыв гранаты. Забежав в хату, третий солдат увидел своего друга Василия Медведева в луже крови, но живого, в углу, под лазом на чердак, валялся убитый немец. Оказалось, он успел бросить гранату в горницу, разрывом и посекло ногу моего деда как сказали позже в госпитале – сквозная рана бедра.
Товарищ сначала в одиночку, а потом с подбежавшими солдатами, потащили Василия в медсанбат, кое-как перетянув ногу брючным ремнём. Видимо что-то было повреждено серьёзно, потому что кровь шла толчками. В медсанбате быстро наложили профессиональный жгут и направили Василия вместе с другими на полуторке в передвижной полевой госпиталь №571 первой линии. Кое-как добрались, хотя сопровождавший санитар всё время качал головой, глядя на белое от кровопотери лицо красноармейца.
Дед поступил в госпиталь, располагавшийся в деревне Машкино, 17 апреля 1942 года. Так говорится в найденных мной документах госпиталя №571, ему сделали операцию, вынули несколько осколков, а вот с перебитой артерией, видимо, что-то недоглядели. Дед боролся за жизнь до 26 апреля, больше недели. И всё-таки умер, как говорится в заключении врача, от вторичного кровотечения. Так что он просто истёк кровью. И было это в госпитале! И это тоже правда войны, окопная правда.
И на фоне великой ржевско-вяземской операции с 606 тысячами погибших – это всего одна смерть. Но это самое дорогое, что смог отдать мой дед – свою жизнь. Он и похоронен там же, в братской могиле у деревни Машкино. По спутниковому снимку рассмотрел это село – всего-то два с половиной десятка строений. Кругом зелень и сотни воронок – наследие войны. И у меня по-прежнему идёт дрожь по спине, когда я слышу знакомые стихи «Он погиб под Ржевом…». Спи спокойно, дед, ты сделал всё, что смог…
Финка на память
«Окопная» правда и тыл — часть 2
Фёдор Савельевич Манько, бывший боевой комбат и бывший редактор Щербактинской районной газеты «Трибуна» рассказывал мне о нескольких эпизодах «своей» войны. Он был по-мужски красив, с благородной сединой, высок ростом. И когда шёл 9 мая на параде со сверкающими боевыми орденами и медалями на груди – им можно было любоваться. А рассказывал мне о войне уже будучи на пенсии, мы сидели у него дома на кухне и под рюмочку вели неспешные беседы. Мне это запомнилось так.
В 1944-м году, во время Корсунь-Шевченковской операции, комбат Манько, будучи уже капитаном, оказался в трудной ситуации. Немцы на их участке бросили в бой большие силы.
…Старая барская усадьба стояла на невысокой, но заметной горушке, а старый парк спускался по обоим ее склонам – и назад, в наши тылы, и вперед, к немцам. По лощине змеился ручей, а за ним лежало село, все-таки занятое вчера немцами. Горушку то и дело трясло от бомбовых взрывов и артобстрелов, половину деревьев в парке обломало как спички, а дом с мезонином оказался вдребезги разбит прямыми попаданиями бомб.
Колокольню, обгрызенную снарядами по первый этаж, использовали как ориентир. И как ни трясли немцы горушку, как ни взрывали эту землю, полк закрепился и держался зубами именно здесь, на этом пятачке, как будто сзади для него земли не было. Очередным хмурым утром, впервые за последнее время, на их участке установилось затишье. Первый день на глазах батальона никого не убивали и не ранили, а о смерти напоминала о себе только отдалённая канонада где-то справа. За полмесяца непрерывных боёв батальон Манько поредел на треть, и самые большие потери — среди молодых.
…Его батальон оказался на танкоопасном направлении. Так говорили штабные, а в жизни — немцы, вырываясь из окружения, атаковали с каким-то остервенелым упорством. Танки сначала отбивали из пушек, потом в ход пошли гранаты. Последние два танка зажгли прямо на глазах у Фёдора. Сначала метнул под гусеницу свою связку гранат пожилой усатый сержант из соседней роты. Его тут же срезали пулемётной очередью из второго танка, этот танк зажгли сразу тремя гранатами из окопов вовремя подбежавшее отделение истребителей танков.
И вот тогда в одну атаку за другой стали ходить густые толпы вояк в ненавистной черной форме. Все знали – эсэсовцы воюют неслабо, в плен почти не сдаются, и сами в плен не берут. Поэтому обе стороны дрались насмерть, подкрепления из резерва полка таяли на глазах. Молодые безусые пацаны, так и не научившись воевать, гибли или уходили в госпиталя, опытные бойцы воевали спокойнее, расчётливей. А опытным было от силы по 20-25 лет.
Ночью было тихо, лишь изредка чертили небо осветительные ракеты. Рано утром, сжимая автоматы и винтовки, все вглядывались в покрытые туманом высотки напротив, оттуда и должны были появиться немцы. Но их не было: и час, и два, и три прошли тихо. Однако, подарив бойцам три первых утренних часа тишины, немцы весь день вознаграждали себя за это.
Почти десять часов подряд, без перерыва, несмотря на потери своей авиации от наших ЯКов, на позиции двух соседних батальонов пикировали немецкие бомбардировщики, сменяя друг друга, и ни разу больше чем на полчаса не прерывая своей смертельной молотьбы. Когда окончился последний налёт и Юнкерсы улетели, позиции батальона Федора оказались так перепаханы упавшим с неба железом, что на них нельзя было найти ни одного куска телефонного провода длиной хотя бы метров пять-семь — так всё посекло осколками!
«И все-таки живы, — подумал Федор, — живы!». А между тем на гребне лощины впереди уже появились тёмные фигурки немцев, пулеметы пока не начали работать, подпуская немцев поближе, к заранее намеченным ориентирам. А цепи противника шли гуще и гуще, они уже близко, идут поспешно, особо, не прячась. Но тут, как будто сама земля вдруг вздыбилась под ногами наступающих, среди беспорядочных взрывов метались фигурки, падали на закопченную землю, снова бежали…«Катюши», — мелькнуло в голове у Федора, когда он услышал характерные завывающие звуки летящих над головой реактивных снарядов. В окопах стало сразу веселее, и после окончания работы «Катюш» остатки батальонов поднялись в атаку.
В мощный рёв солдатских глоток, вплетались и крики «Ура-а-а!» и яростный мат, и, в конце концов, всё это слилось в сплошное «А-а-а-а!». Сотни бойцов бежали на немцев без выстрела, давя на психику метавшихся по полю эсэсовцев яростным, рвущимся изнутри криком. Старлей неожиданно встретился взглядом с долговязым эсэсовским офицером, и больше уже не спускал с него глаз. Тот ответил тем же, их влекла друг к другу какая-то роковая предопределённость.
Их, воспитанных в разных странах, в разных культурах, судьба свела вот здесь, на этом клочке земли, за который каждый из них готов отдать жизнь. Отдать самое дорогое за этот клочок, о котором даже не слыхал ещё вчера. И это высшая философия и высшая несправедливость войны, это отрицание человеческих чувств, элементарного чувства самосохранения и небрежение заповедью «Не убий».
Но никто из них сейчас не думал об этом. Они шли друг к другу твёрдым шагом – немецкий и русский офицеры. Манько сжимал в руке свой проверенный «тэтэшник», у немца в руках плясал парабеллум. Федор даже сам не помнил, когда начал стрелять, лишь увидел, как ткнулся лицом в куст обожжённой травы эсэсовец, как засучил ногами и вытянулся в рост. И вот Федор стоит над ним, сжимая в руке ребристую рукоять пистолета: его недавний смертельный враг — уже где-то далеко отсюда, ему чужды людские страсти, для него всё кончено.
Навсегда. Офицер наклонился и молча отстегнул от пояса эсэсовца финку в ножнах. С тех пор она верно служила своему новому хозяину… Взял и парабеллум, но его, припрятанный в поезде, наши погранички, когда после Победы эшелонами солдаты Победы возвращались домой.
Эту финку, как и осколок, вытащенный врачами из его тела, Фёдор Савельевич хранил как память всю жизнь. Показывал внукам, да колол ей по осени кабанчиков. А перед смертью Фёдора Савельевича, награжденного в войну двумя орденами Отечественной войны, орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу», нашла ещё одна награда – второй орден Красной Звезды, как раз за тот бой…
Продолжение следует…
Последние новости раздела
12 апреля 2024